Газета Завтра 862

Страница 33

Пускай только выси и дали

оставлены нам на земле,

над степью гореть не устали

знамения в облачной мгле.

И не изменились, как странно,

от бед ни сердца, ни умы…

Ни стаи, ни стана, ни клана.

Народом останемся мы!

***

Господи, для странника ты — путь

за иные дали и века,

и, летейских вод рассеяв муть,

золотая сеть для рыбака.

Господи, жнецу ты — лунный серп,

птице — небо, ратнику — броня,

спящей деве — нежный шепот верб,

только нет под крыльями меня.

Не спасет Святого Духа тень

от беды могуществом креста,

потому что избы деревень

я равняю с храмами Христа.

И в смятенье не найду ответ,

лишь на Русь весеннюю взгляну:

верю в Бога или в этот свет,

даль и вышину?

***

Звенит кровавая капель,

Господь грозит войной,

качает Ева колыбель

меж Солнцем и Луной.

И этот плавный, легкий взлёт

вовек продлится над

тем, что бежит, летит, течёт

с восхода на закат —

над кораблём в ограде льдин,

среди армад стальных,

между крестов и гильотин, —

не задевая их.

Пусть где-то пахарь бросил плуг,

погас в часовне свет,

но нет для Евы слова "вдруг",

сомненьям места нет.

Гремит труба, поет свирель,

Аттила ждет гонца…

Но не сорвется колыбель

с небесного венца.

***

Правда или напраслина?

Торжество или грусть? —

Если Русь будет счастлива —

это будет не Русь!

Знала я её, славила,

только, видит Господь,

никогда б не представила

Русь — не душу, а плоть.

Эту — робкой и кроткою?

Этот угль — на ладонь?

В очаге, за решеткою,

усмиренный — огонь?!

Птицу злую, свободную —

подкормить, приручить .

На скаку запаленную

тройку — остановить?

Русь? — от пыли отмытая

бесконечных дорог.

Русь? — бездумная, сытая

и в стенах четырех.

Стихнет всё . Перемелется.

Камень станет мукой .

Только что-то не верится

в долгожданный покой.

***

Я — русская. Боль или радость

от этого дара судьбы?

Я — ветра пшеничного сладость.

Я — спелых колосьев усталость

и песня казачьей гульбы.

Но не разорвать потаённых

сетей вековечной тоски:

я — нежить могил осквернённых,

я — камень церквей затворённых

и цепь на запястье руки.

Мной русская ненависть правит.

И памятью предков сквозь сны

души моей боль не оставит,

и русскую истину славит

мой голос под солнцем войны.

***

Плывут туманы слева, справа,

как синий мёд.

И птица — китежская пава —

во сне поёт.

А я бреду сквозь пущи, чащи,

сквозь дождь и грусть.

Цветы духмяные блестящи,

да ну и пусть.

Здесь зелье каждому по вере

для добрых чар…

…Разрыв-траву ищу я, звери.

Разрыв — пожар!

Она раскроет все темницы

в туман лугов,

Спалит до утренней зарницы

дворцы врагов,

и задрожит душа народа,

и воспарит…

Что там горит у поворота?

Что там горит?! —

Скажи мне, китежская пава,

крыла раскрыв,

разрыв-трава? Слова

иль слава — разрыв?

Цветет неведомая сила

стальным пером.

Я стебель звонкий обломила.

И грянул гром!

***

Слушай, судьбина-бестия,

может быть, пригожусь.

В случае путешествия

я выбираю Русь.

Ставишь второе действие?

Бью по рукам с тобой —

в случае происшествия

я выбираю бой.

Звездное притяжение

и золотая твердь.

В случае поражения

я выбираю смерть.

НА ЗАСЕЧНОЙ ЧЕРТЕ

(Из цикла "Казачеству посвящается")

Не меня ты встречаешь под вишнями,

я служу на Засечной черте,

где холмы с караульными вышками,

чтоб костры зажигать в темноте.

Здесь товарищи к бою привычные,

но чужие на праздном пиру,

проклинают боярство столичное,

видят смерть, что красна на миру…

Азиатские полчища дикие